Преступность в ссср: статистика и виды преступлений. Характеристика преступности в ссср и современной россии

В первые годы советской власти отмечался рост преступности несовершеннолетних на фоне высокого уровня общей преступности, обусловленного социально-экономическими факторами. Революция, война, голод и разруха порождали толпы беспризорных детей, потерявших семью, которые в поисках куска хлеба примыкали к бродягам и преступникам и, вынужденные выживать любой ценой, быстро осваивали воровское «ремесло». Детская преступность и беспризорность были бичом молодой Советской республики, проблемой, требующей немедленного разрешения, поэтому, практически в одно время с Декретом о рабоче-крестьянской Красной Армии в октябре 1918 года, был принят Декрет о комиссиях несовершеннолетних, который отменял суды и тюремное заключение для малолетних и несовершеннолетних, а обязывал комиссии о несовершеннолетних вести дела лиц обоего пола до 17 лет, замеченных в общественно опасных деяниях. Места содержания несовершеннолетних правонарушителей стали называться «убежищами Народного комиссариата общественного презрения».

16 августа 1921 г. в газете «Известия Рязанского губернского исполнительного комитета Совета рабочих и крестьянских депутатов» была опубликована статья, в которой говорилось о том, что в Поволжье разразился неурожай, подвергший 25 млн. человек, в том числе 5,5 млн. детей, угрозе «быть задушенными костлявой рукой голода; дети подбрасывались под двери Наробраза и его ответственных руководителей, так как за неимением места в детских домах их не помещали туда, а родители, не вынося голодного крика детей, топили их в Волге; пайки в детских учреждениях урезались, и бесприютные дети начинали заниматься нищенством, проституцией и кражами» (Криминология..., 2004, с. 102).

В сентябре 1920 г. А.С. Макаренко принял предложение Полтавского губнаробраза организовать и возглавить колонию для несовершеннолетних правонарушителей. Вновь созданные или возрожденные из «дореволюционных руин» детские дома и колонии большей части детей все же дали возможность вернуться к нормальной жизни, посредством применения новых и, как оказалось, весьма эффективных систем воспитания «трудных» подростков в специально созданных для этого колониях, где использовались новые формы организации и функционирования коллектива, благотворно влияющего на личность «трудного» подростка - Знаменитая Полтавская колония, колония им. М. Горького и коммуна им.Ф.Э. Дзержинского, созданные А.С. Макаренко, Трудовая сельскохозяйственная колония имени Д. Рида, Большевская трудовая коммуна. Большинство подростков-правонарушителей были рады существованию колоний, хотя бы по причине наличия у них крыши над головой и регулярного питания. А.С. Макаренко прекрасно понимая это, считал, что создать коллектив и привить любовь к труду у подростков можно только после удовлетворения первичных потребностей каждого из них и применял свою систему воспитания «трудных» подростков посредством приобщения их к коллективному труду, показывая важность индивидуального подхода к каждому ребенку.

Большую часть преступлений несовершеннолетних по-прежнему составляли кражи, совершаемые беспризорниками и в 1924 году Советским правительством было принято решение реанимировать забытую идею о создании трудовых коммун и трудовых колоний, где дети могли бы получить профессиональные навыки, необходимые для обеспечения себе заработка законным путем - пусть самым примитивным, но трудом. Поскольку, экономический кризис в стране не давал возможности кардинально переломить ситуацию в лучшую сторону, различные общественные организации (например, Российское общество Красного Креста) на свои средства пытались создавать детские больницы, туберкулезные санатории. Охваченные и вдохновленные идеей построения «новой, светлой жизни» в стране Советов, граждане проявляли активность в борьбе с детской беспризорностью, а значит и с детской преступностью, проявляя милосердие к обездоленным детям; комсомольцы, педагоги и дружинники определяли беспризорников в приюты, массово «изымая» их с улицы, но дети, не желая отказываться от своей привычной жизни, убегали оттуда, вновь попадая на улицу. преступность несовершеннолетние мотивация деликт

В 20-х годах прошлого столетия в России, как, впрочем, и в Европе исследователями был поставлен актуальный и для нашего времени вопрос о тлетворном влиянии кинематографа на детскую преступность. Несмотря на то, что по сравнению с возможностями сегодняшнего кинематографа в плане мощного воздействия на психику подростка, фильмы того периода были не столь зрелищными, это нисколько не мешало малолетним преступникам имитировать поведение героев, воспроизводя в своих преступных действиях то, что они видели на экране.

Большая роль в перевоспитании малолетних преступников в середине 20-30-х годов прошлого столетия отдавалась и художественным произведениям различного жанра, посвященным жизни беспризорников, персонажи которые поднялись со «дна», приняв социалистическую мораль и образ жизни - вышел роман Л.Пантелеева «Республика ШКИД», пьеса Н. Никитина «Линия огня», комедия А.Горбенко «Сашка Чумовой», пьеса М. Утенкова «Проституция и беспризорность» и др. Однако, в 1935 году ЦК КПСС предложил не допускать больше издания книг, посвященных похождениям уголовных преступников. Не обошли своим «вниманием» подростков молодой Советской республики и такие социальные пороки как проституция и наркомания, правда, упоминание о них нас встречалось крайне редко - полагаем, что огласка подобных явлений в то время противоречила идеологии советской власти.

Таким образом, в первые годы Советской власти наиболее сильным было непосредственное влияние «абсолютной нужды», нищеты и разрухи, что прямо просматривалось в ситуациях противоправного поведения подростков. В структуре детской преступности того времени преобладали кражи, которые в основном совершались беспризорниками - в сентябре 1924 года в 22 губерниях насчитывалось свыше 444 тыс. беспризорных (Б.С.Утевский, 1932, с.З). Главная причина совершения преступлений несовершеннолетними непосредственно связывалась с «материальными затруднениями, обусловленными последствиями империалистической и гражданской войн, тяжелым наследием царизма», но с течением времени «успехи социалистического строительства эту причину полностью устранили» (Г.М.Миньковский, 1959).

В годы нэпа (1921-1929 г.г.), при относительном снижении уровня общеуголовной преступности в 1922 году и ее росте в 1924-1925 гг. отмечалась тенденция к урбанизации преступности, перемещению её в крупные города, росту числа должностных преступлений и снижению числа хозяйственных (часть из которых в период нэпа была декриминализована). Существенно возросла доля осуждённых за должностные (с 5,4 до 11,7%), имущественные (с 20,2 до 23,4%), и контрреволюционные преступления (с 0,1 до 0,4%>); удельный вес осуждённых за преступления против личности составлял чуть более 21%, существенной также была доля хулиганств (А.И.Долгова, 2001, с.161; «Статистика осужденных...», 1935, с.147; «Два года работы правительства РСФСР», 1927, с.218). В целом, картина преступности была схожа с периодами перед первой мировой войной и экономических реформ 1980-1990-х годов (Криминология..., 2001, с.159).

Е.Н. Тарновский (1925) и А.А. Герцензон (1928) говорили о том, что изменения показателей в основном обусловлены совершенствованием уголовного законодательства и интенсификацией борьбы с правонарушениями. Рассматриваемый период оценивался криминологами как относительно благополучный, характеризующийся снижением преступности, в том числе, и детской. Преступления, совершаемые подростками, носили, преимущественно, групповой характер и были направлены опять же на получение материальных ценностей. В июне 1927 года Советским правительством был принят трехлетний план борьбы с детской беспризорностью и к началу 1930-х годов массовая детская беспризорность, практически, была ликвидирована.

Период, так называемых, «сталинских репрессий» характеризовался снижением уровня общеуголовной преступности. Так, в 1939 г. общими судами было осуждено около 950 тыс. человек, а в 1947 г. - 1 млн. 400 тыс., что существенно меньше по сравнению с годами гражданской войны (В.В.Лунеев, 1997, с.57). Некоторые авторы полагали, что это связано с тем, что «советский народ, жестко схваченный в «ежовые» рукавицы, посаженный в лагеря и беспощадно уничтожаемый, действительно все меньше и меньше совершал уголовных преступлений» (В. В. Лунеев, 1997, с.58), другие считали, что тезис о том, что в лагеря был посажен и уничтожаем «советский народ», является спорным, поскольку осужденные всегда составляли примерно до 1% населения (А. И. Долгова, 2001, с. 161), но в любом случае, в указанный период уровень преступности вообще и несовершеннолетних, в частности, существенно понизился.

В годы Великой Отечественной войны в структуре преступности отмечалось увеличение числа корыстно-имущественных преступлений, в особенности спекуляции, краж, разбоев и грабежей, при этом, уровень преступности несовершеннолетних незначительно снизился. Данный факт, на наш взгляд, легко объясним: и дети, и взрослые были объединены одной идеологической установкой и жизненно-важной целью - победой над фашизмом. В годы Великой Отечественной войны при исполкомах местных Советов были образованы специальные комиссии по устройству детей, оставшихся без родителей. На них же возлагались деятельность по охране прав несовершеннолетних, их трудоустройству и предупреждению безнадзорности. Кроме того, в годы войны дети, потерявшие родителей, оказались в нелегком положении и многие семьи брали сирот на воспитание, что, по мнению ряда исследователей, также способствовало значительному снижению уровня детской преступности (А.И.Долгова, 1981).

Послевоенная разруха и нищета привели к росту как хозяйственных и имущественных, так и насильственных преступлений: демобилизованные лица были дезадаптированы, у населения имелось много трофейного огнестрельного оружия, что в совокупности способствовало стремительному росту корыстно-насильственной преступности, в том числе и связанной с формированием организованных преступных групп (Криминология, 2004). Кроме того, в 1950-х годах активизировалось огромное количество бывших заключенных, в том числе и рецидивистов, вследствие амнистии оказавшихся на свободе. В стране вновь появились толпы беспризорников - детей, потерявших во время войны родителей, вынужденных «идти» на кражи и грабежи, чтобы добыть себе кусок хлеба. Несовершеннолетними, вовлеченными в организованные преступные группы, созданные, в том числе и амнистированными рецидивистами, совершались тяжкие преступления. Полагаем, что «воровская романтика» на фоне адаптации к смерти как к таковой, которую дети наблюдали в течение долгих лет Великой Отечественной Войны, психологически облегчала формирование у них устойчивой мотивации совершения тяжких преступлений, особенно под руководством взрослых. В 1957 году постановлением Совета Министров

СССР было утверждено Положение о комиссиях по устройству детей и подростков.

К началу 1960-х годов произошло снижение не только преступности несовершеннолетних, но и общей преступности - в 1965 г. зарегистрировано 752 тыс. преступлений, а осуждено было около 500 тыс.человек (В.Н.Кудрявцев, 1999), которое, на наш взгляд было связано с идеологической работой, проводимой советским правительством - граждане страны были охвачены идеей построения развитого социализма. Именно в этот исторический период вся деятельность граждан была подчинена идее коллективизма, единения, равенства и братства, все укреплялась вера граждан страны в могущество и силу Советского Союза, гордость за свою страну была прочно закреплена в сознании людей. Кроме того, «введение в начале 60-х годов товарищеских судов, передачи виновных на поруки и других форм освобождения от наказания «оттянуло» от правоохранительных органов существенное число правонарушений» (В.Н.Кудрявцев, 1999, с. 136). Сила воздействия на каждую конкретную личность со стороны как государственных и партийных, так и общественных организаций была безусловной и неоспоримой, что отражалось и на поведении несовершеннолетних, учитывая тот факт, что беспризорность как социальное явление было полностью ликвидировано. Генеральный прокурор СССР Руденко P.A. в своей речи на 6-й сессии Верховного Совета СССР IV созыва утверждал: «в СССР неуклонно снижается как абсолютное число преступлений, совершенных несовершеннолетними, так и их доля в общем числе преступлений, в 1955 году удельный вес молодежи до 18 лет среди всех привлеченных к уголовной ответственности за все преступления составил лишь 5,6 процента, а в 1956 году - 5,2 процента. Что же касается подростков в возрасте до 16 лет, то их удельный вес в общем числе привлеченных к уголовной ответственности в СССР в 1955 году составил 1,2 процента, а в 1956 году - 1 процент» (Заседание Верховного Совета СССР, 1957, с.635).

В 1967 году комиссии по делам несовершеннолетних вновь получили статус основного координационного подразделения в системе государственных органов и общественных организаций, специально занимающиеся воспитательной и профилактической работой среди подростков. В указанный период исследователи стали выделять другой тип несовершеннолетнего правонарушителя - «подростка с улицы» сменил «подросток из семьи». Однако, некоторые из них говорили о том, что и в социалистическом обществе преступность несовершеннолетних продолжала существовать как явление, а не как «отдельные факты правонарушений». При этом, отмечалось, что «в отсутствии войны и разрухи она не связана с безусловной, «абсолютной потребностью», непосредственно толкающей субъектов на путь совершения преступлений; констатировались лишь единичные факты имущественных правонарушений, совершаемых подростками во имя удовлетворения необходимых потребностей» (А.И.Долгова, 1981, с.37). По данным Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, подавляющее большинство преступлений, совершенных несовершеннолетними составляли «мало опасные преступления, граничащие с озорством; более 80% - кражи и хулиганство» (Г.М.Миньковский, 1965, с.31); лишь одна пятая преступлений несовершеннолетних представляла собой значительную общественную опасность, и только отдельные из них являлись тяжкими; «преступления несовершеннолетних «замыкались» на имущественных преступлениях и хулиганских проявлениях, эти преступления были менее ухищренными и по способам их совершения, и по средствам достижения результата, т.е. их отличала упрощенность» (К.Е.Игошев, 1973, с.35-38).

Обращаясь к преступным посягательствам несовершеннолетних того времени, исследователями особо выделялись половые преступления, которые «чаще всего совершались группами подростков и юношей, находящимися в состоянии опьянения». При этом, указывалось, что подобные преступления редко совершались против сверстниц, хорошо знакомых подросткам, чаще посягательство на изнасилование происходило по отношению к девочкам, приглашенным в «компанию» после случайного знакомства на улице, либо в отношении незнакомых женщин и девушек, «встреченных группами молодых людей в позднее время». Из мотивов совершения подобных преступлений выделялись, как правило, два: «стремление удовлетворить сексуальный интерес человека, чье поведение не организовано предварительным половым воспитанием» и «желание похвастаться перед сверстниками своей «взрослостью», доказать «мужскую зрелость» (К.Е.Игошев, 1973, с.37).

К.Е.Игошев в отличие от А.И.Долговой, отрицал преступность несовершеннолетних как явление в социалистическом обществе и делал вывод о том, что «интерес к антиобщественным деяниям характерен лишь для незначительной части несовершеннолетних, для тех, кто проявляет наиболее устойчивые, чуждые обществу черты психологии, но этот интерес, как правило, не служит основным побудительным мотивом, определяющим длительную, привычную форму поведения, обстоятельства совершения преступления лишь способствовали реализации определенных черт личности, среди которых важная роль принадлежала материальным и духовным интересам» (1967, с.56). Автор полагал, что для подростков 11-15 лет был характерен, прежде всего, «гастрономический» интерес, выражающийся в стремлении получить больше вкусной пищи и сладостей, приобрести средства на сигареты и, реже, на спиртные напитки; в 14-15 лет возникал интерес к одежде, а в юношеском возрасте (16-17 лет) «гастрономический» интерес «отступал на второй план или вовсе исчезал, в то время как интерес к курению и спиртным напиткам базировался уже не на желании подражать взрослым или приобрести авторитет у товарищей, а на привычке, становящейся все более и более навязчивой, приобретающей власть над юношей». К личностным особенностям несовершеннолетних правонарушителей, совершавших корыстные преступления (кражи, грабежи, разбойные нападения или кражи в сочетании с иными преступлениями), автор относил жадность, зависть, стяжательство, стремление удовлетворить свои потребности за счет труда других». Для несовершеннолетних же, совершивших изнасилование, тяжкие телесные повреждения и хулиганство считал «эти черты не характерными» (1967, с.57-58).

В период «застоя» с 1966 по 1985 годы в СССР вновь был зарегистрирован рост общеуголовной преступности - каждые пять лет прирост средних коэффициентов преступности почти удваивается; «всплеск числа зарегистрированных преступлений в 1983 году не отражал реального состояния преступности и был вызван ужесточением регистрационной дисциплины, однако, в целом, нарастали как количественные показатели преступности, так и её общественная опасность» (А. И. Долговой, 2001, с. 182-183). Проблема «детской преступности» также не потеряла своей актуальности, несмотря на то, что беспризорности как социального явления не существовало. Открыто не говорилось и о детской проституции (как, впрочем, и проституции вообще), тщательно скрывалась и информация о наличии подростков-наркоманов (полагаем, что подобные случаи были все- таки единичными).

Поскольку, «коренные социально-экономические причины преступности несовершеннолетних в социалистическом обществе были ликвидированы, за исключением еще сохранившихся объективных предпосылок, определяющих существование пережитков капитализма в сознании некоторой части советских граждан» (Г.М.Миньковский, 1959, с. 18-19), подростковая преступность в СССР рассматривалась как чуждые социалистическому обществу проявления антисоциальной направленности отдельных элементов, которые при определенных условиях могли сплотиться в группы. Так, утверждалось, что преступления несовершеннолетних в 7075% случаях совершаются в группе (кражи, разбои, грабежи, хулиганство), при этом, «человек «теряет» присущие ему индивидуальные черты и его поведение больше определяется психическим комплексом, свойственным группе в целом» (К.Е.Игошев, 1967, с.50-52), «для несовершеннолетних характерна не активная, а реактивная форма поведения, когда подросток следует непосредственным побуждениям, ассимилируя пример другого, подражая ему» (А.Г.Ковалев, 1964, с. 14), «у подростков, совершающих преступления, преобладают утилитарные, индивидуалистические интересы, их привлекает, прежде всего, то, что может развлечь, доставить непосредственное удовольствие» (А.С.Невский, 1970, с. 14). К специфическим особенностям личности несовершеннолетних исследователи, как правило, относили свойственный возрасту недостаточный жизненный опыт, незрелость взглядов, идеалов и стремлений, склонность к подражанию, повышенную внушаемость, эмоциональную возбудимость, психологическую неуравновешенность и нестойкость (Ю.М.Антонян, 1982 и др.).

К.Е.Игошев, изучая характер преступного умысла по степени его обдуманности, выделял три группы несовершеннолетних: те, у кого умысел совершить правонарушение и преступление возникал внезапно (75%); те, кто заранее обдумывал противозаконное действие и готовился к его совершению (20%); те, которые иногда знали заранее о совершении преступления, а иногда умысел у них возникал внезапно (4%). Совершенно очевидно, что во главу угла автор ставил инфантилизм несовершеннолетних, который проявляется в том, что «направленность умысла, его цель, о которой подростки и юноши не имеют четкого представления («так захотелось», «другие делали и я тоже», «не знаю, так получилось» и т.п.), не являются антиобщественными; несовершеннолетний обычно не обдумывает заранее преступное действие, пути и средства достижения преступного результата». Характеризуя вторую выделенную группу автор также говорил о том, что преступный умысел «заключался в поверхностном и противоречивом осознании наносимого обществу вреда», когда подростки и юноши, «решаясь на совершение преступления, осознавали лишь фактическую сторону своего деяния, не умея оценить социального значения своего поступка, не задумываясь над вредоносностью своих действий, либо ошибочно полагая, что наносят вред лишь отдельным лицам, не затрагивая общественных интересов» (1971, с.73-78).

Мотивы преступных деяний несовершеннолетних в СССР, в значительной степени проявляющиеся на фоне групповых действий как престижные, подражательные и побуждения к самоутверждения в среде сверстников, оценивались весьма разбросанными и поверхностными, представляющими собой «довольно пеструю картину с ярко выраженной ребяческой мотивацией: рисовка, проявляющаяся в стремлении любой ценой продемонстрировать перед товарищами свою смелость, храбрость, решительность; безрассудная, порой бессмысленная решимость совершить противоправный акт, выражающийся в необдуманном общественно-опасном деянии; корыстное отношение к предмету притязания, ради которого несовершеннолетний готов нарушить правовые запреты» (К.Е.Игошев, 1973, с.40-42). Основными характерологическими особенностями личности несовершеннолетнего правонарушителя исследователь считал «отрицательные волевые черты характера, отсутствие независимости и самостоятельности поведения, нерешительность, невыдержанность, упрямство» (1967, с.73-76).

Однако, не все исследователи советского времени были столь категоричны в оценке личности несовершеннолетнего преступника как слабовольного, нерешительного, повышенно внушаемого и «абсолютно» конформного субъекта: «с одной стороны, для несовершеннолетних преступников характерен эффект «направленной конформности», стремление к подражанию тем, кто у них пользовался авторитетом, чьи взгляды они разделяли, а с другой - те же подростки способны проявлять полную самостоятельность, в том числе и при совершении правонарушений (П.Л.Львович, 1977. с.117-125), такие черты личности как смелость и решительность у трудных подростков проявляются даже чаще, чем у обычных социально-позитивных несовершеннолетних, более того, «по частоте проявлений указанных качеств они приближаются к показателям подростков-спортсменов» (В.И.Игнатенко, 1973, с. 12).

При этом, исследователи утверждали, что в собственно криминологическом смысле преступные группы несовершеннолетних в СССР встречались крайне редко, чаще «преступления совершались лицами, принадлежащими к криминогенным группам с разными социально- психологическими характеристиками и лишь у единичных осужденных несовершеннолетних не устанавливалось той или иной связи с деморализованной средой ровесников, поэтому и преступления совершались этими лицами в весьма конфликтных ситуациях, возникающих не по их вине» (А.И. Долгова, 1981, с.60-61). А.И. Долгова ранжировала криминогенные группы несовершеннолетних следующим образом: первый тип определенной насильственной, хулиганской направленности, когда преступления совершались «из ложно понимаемого личного самоутверждения при довольно обширных искажениях нравственного и правового сознания», члены этих групп в отношениях между собой были равноправны, лидер у них признавался всеми добровольно; второй тип характеризовался более широкой антиобщественной направленностью - искаженные потребности и общее негативное отношение к официальным нормам и ценностям выливалось у их членов и в корыстные, и в насильственные преступления, сопряженные с разными мотивами, хулиганство здесь встречалось значительно реже, чаще совершались кражи того, что «плохо лежит» (1981, с.64-65).

Не отрицался и тот факт, что в СССР «подростки младшего возраста также совершали циничные развратные действия по отношению к малолетним, а более взрослые принимали участие в групповых изнасилованиях, руководствуясь искаженным пониманием «товарищества» и «смелости», под влиянием спровоцированного полового любопытства, стремления в криминогенной среде доказать свою «взрослость». Кроме того, утверждалось, что «аномалии поведения у подростков приобретали криминогенный характер еще и потому, что у большинства несовершеннолетних преступников происходило замещение ведущей деятельности, которая в их возрасте должна заключаться в получении образования или профессии» (А.И. Долгова, 1981, с. 102) и вина за это возлагалась на семью подростка.

Исследователи советского периода приходили к выводу о том, что характерными чертами семей, имеющих несовершеннолетних правонарушителей, являются следующие: такие семьи не ценят нравственные блага и качества, выставляя на первое место материальные ценности; взаимоотношения в подобных семьях характеризуются конфликтами и ссорами; они не имеют развитой потребности в самостоятельном приобретении педагогических знаний, в результате чего, а также низкого образования и культуры оказываются бессильными помочь детям правильно ориентироваться во множестве жизненных обстоятельств; подобные семьи стремятся регулировать поведение детей путем брани, упреков и наказания (З.В. Баерюнас, 1972). Понятно, что в данном случае приведена характеристика типичных неблагополучных семей, оказывающих аморальное, разлагающее воздействие на своих детей.

Советские ученые (А.И. Долгова, Н.В. Беляева, В.Д. Ермаков, 1981) выделяли несколько типов поведения несовершеннолетних, предшествовавшего преступлению: 1)социально-деформированное поведение, когда нарушались требования возрастных социальных ролей (плохо учились, дублировали классы, до позднего времени находились в общественных местах и т.д.); 2)социально-нравственная деформация поведения, когда оно противоречило не только указанным выше ролевым требованиям, но и было связано с крайне аморальным поведением (половой распущенностью, азартными играми, распитием спиртного и т.д.); 3)социально-нравственно-правовая деформация поведения, когда допускалось нарушение не только требований возрастных социальных ролей и норм морали, но одновременно и норм права; 4)устойчиво противоправная деформация поведения характеризовалась рецидивом преступления.

А.И. Долгова определяла четыре варианта соотношения преступления с прежним поведением несовершеннолетнего: при первом - преступное поведение вытекало из прежнего поведения, аналогичного ему по обстоятельствам, мотивам, по интенсивности действий. В подобных случаях обычно отсутствовал акт объективации - несовершеннолетние сразу следовали возникшей у них актуальной установке, их преступные действия характеризовались самостоятельностью и активностью и нередко были связаны с преодолением существенных препятствий (подавлением сопротивления охраны, избиением друзей, которые пытались их остановить и т.д.). Взгляды и установки в данном случае отличались ярко выраженным антиобщественным или прямо противоправным характером, при этом, подлинного раскаяния практически не было. При втором варианте преступление вытекало из обычного стиля поведения и одновременно обуславливалось сочетанием дополнительных обстоятельств, существующих в момент совершения преступления - сильная степень опьянения и нахождение в компании друзей, «ожидающих» противоправного варианта поведения в конкретной ситуации. В подобных случаях было крайне значимо и поведение самих потерпевших, в особенности аморальное и противоправное, т.к. оно укрепляло убеждение подростков в необходимости интенсивного применения физической силы, в допустимости присваивать чужое и т.п. При третьем варианте преступление не было типично для прошлого поведения подростка, но логически вытекало из динамики развития его личности, формирования взглядов и убеждений, когда сам образ жизни подростка (пьянство, половая распущенность, принадлежность к антисоциальной группе и т.д.) создавало условия для нарушения норм морали и права, возникновения конфликтов. При данном варианте еще большую роль играло поведение потерпевших, сильная степень опьянения и наличие криминогенной среды. При четвертом, по мнению автора, редко встречающемся варианте, поведение подростка можно было оценивать как ситуативное, совершаемое в условиях конфликта, возникающего не по вине правонарушителя и «диктующее способы его разрешения, или, по крайней мере, предоставляющее минимум вариантов поведения и времени на раздумывание» (1981, с. 104-105).

А.И. Долгова, основываясь на "своих исследованиях, выделила и типологию несовершеннолетних преступников исходя их двух признаков - степени криминогенной деформации личности и характера этой деформации. Первый, последовательно-криминогенный тип характеризовался тем, что нормы морали и права систематически нарушались как самим подростком, так и в его микросреде; преступное поведение вытекало из привычного стиля поведения и обуславливалось взглядами, социальными установками и ориентациями субъекта; ситуация совершения преступления не просто использовалась, а активно создавалась самим субъектом, при этом, подростком активно преодолевались преграды на пути реализации преступного умысла. Представители данного типа, по мнению автора, были способны при необходимости «приспосабливать» для себя конкретную среду, их преступное поведение являлось относительно автономным на стадии уже сформировавшейся последовательной криминогенности.

Второй, ситуативно-криминогенный тип характеризовался нарушением моральных норм и совершением правонарушений непреступного характера, ненадлежащим исполнением требований общественно полезных социальных ролей, формируясь и действуя в противоречивой микросреде; преступление подростка в этом варианте было обусловлено неблагоприятной с нравственной и правовой точки зрения ситуацией его совершения. В данном случае решающее значение имело взаимодействие личности и социальной среды - к преступлению такое лицо приводила его микросреда и предшествующий образ жизни, закономерным итогом развития которого и оказывалась ситуация преступления. Однако, преступное поведение у подобных субъектов могло и не соответствовать их планам, являясь эксцессом с их точки зрения, но не с позиции их реального образа жизни, привычного стиля поведения.

Третий, ситуативный тип отличался тем, что безнравственные элементы сознания и поведения личности и ее микросреды если и имелись, то были выражены незначительно. Более существенными являлись дефекты механизма взаимодействия социальной среды с личностью подростка в сложных ситуациях (проблемных и конфликтных), а преступление совершалось под решающим влиянием ситуации, возникающей не по вине этого лица, для него в известной мере необычной, в которой другими субъектами нарушались моральные и правовые нормы (1981, с. 118-120).

К.Е. Игошев (1967), в свою очередь, выделял три типа несовершеннолетних преступников: насильственный, корыстный и корыстно-насильственный, а, исследуя систему мотивации преступлений, совершаемых подростками, очертил семь основных групп мотивов: не определенные чётко мотивы (48,9%); месть, озлобление (12%); жадность, стремление приобрести материальные блага (10,2%); стремление приобрести авторитет у товарищей (6%); подражание другим лицам (5,6%); принудили совершить преступление (3,1%>); желание скрыть другое преступление (0,9%) (1971, с.63-64).

Г.Л. Смирнов (1969), исходя из мотивов как «личностной характеристики, формирующейся и реализуемой во взаимодействии с социальной средой» и средств осуществления поставленных целей выделял следующие типы антиобщественного поведения: в политической сфере, диктуемые стяжательством, корыстью и агрессивное поведение, но, поскольку среди несовершеннолетних первый тип не встречался, применительно к ним рассматривались лишь два последних.

Таким образом, в период существования советского государства, по мнению большинства современников, преступность несовершеннолетних как социальное явление уже не рассматривалось. Подавляющее большинство преступлений несовершеннолетних носили корыстный (кражи) или корыстно-насильственный характер (грабежи, разбои). При довольно пестрой палитре выделяемых исследователями мотивов совершения преступлений несовершеннолетними (инфантильные, подражательные мотивы; мотивы самоутверждения; жадность; месть; ситуативные мотивы, возникшие под влиянием алкогольного опьянения или, вследствие поведения потерпевшего и др.) основным фактором влияния считался микросоциальный, преимущественно, в виде неблагополучной семьи подростка. Полагаем, что в указанный период несовершеннолетние преступники даже при наличии у них асоциальной направленности, были вынуждены в той или иной степени придерживаться определенных взглядов и установок и соблюдать их, проживая в стране с безоговорочно господствующими социалистическими ценностями и правилами поведения, противоположным нормам девиантной субкультуры.

В период перестройки число «бытовых» преступлений несколько снизилось, что было напрямую связано с антиалкогольной кампанией, однако, начался бурный рост корыстной преступности и к 1990-1991 годам процессы криминализации общества стали выходить из-под контроля государства. Практически, повсеместно осуществлялось изготовление и торговля алкогольными суррогатами, а правоохранительные органы оказались не готовы к появлению новых форм экономических преступлений, что выразилось в их значительно возросшей латентности. Уменьшение показателей тяжкой насильственной преступности в период антиалкогольной кампании было реальным, но кратковременным: число потерпевших от преступлений стало увеличиваться уже в 1987-1988 годах, а число зарегистрированных умышленных убийств в 1989 г. превысило уровень 1985 г. в России (А.И. Долгова, 2001, с. 182-183).

В «дикие девяностые», когда старые установки и ценности социалистического общества были разрушены, а новые, демократические еще не построены, на «арене» появился качественно новый тип несовершеннолетних преступников - более агрессивный, циничный и жестокий подросток, не желающий признавать ни моральных, ни нравственных норм поведения в обществе. Экономическая нестабильность и социальная незащищенность стали одним из главных факторов всплеска детской безнадзорности, преступности, алкоголизма и наркомании, о которых теперь уже стали открыто говорить. Преступность несовершеннолетних выросла как в абсолютных, так и в относительных значениях и стала более опасной - количественно в ней преобладали корыстные преступления, а ядро преступности несовершеннолетних уже составляло преступное насилие (А.Э.Жалинский, Г.М.Миньковский, 1989). В начале 90-х уровень преступности семнадцатилетних был в четыре раза выше, чем тридцатилетних (А.М. Нечаева, 1990, с.93), значительно возросло количество несовершеннолетних, не работавших и не учившихся в момент привлечения их к уголовной ответственности, подростки все чаще вовлекались в групповую преступную деятельность взрослых; потерпевшие и свидетели из числа подростков категорически отказывались помогать следствию в раскрытии преступления, боясь мести со стороны преступников; на 46% увеличилась преступность среди школьников и в три раза - среди девушек (Б.Я. Петелин, 1990, с.92-98).

Появились новые виды молодежной преступности, в частности рэкет - в 1989 году было расследовано 165 подобных уголовных дел, в которых, как правило, подстрекателями и организаторами являлись ранее судимые взрослые (Проблемы социализации молодежи..., 1993, с.76). Эксперты в перспективе ожидали тенденцию к пополнению рецидивной преступности лицами, осужденными в несовершеннолетнем возрасте, что обуславливалось устойчивым влиянием антисоциальных элементов (в том числе осужденных подростков, имеющих отсрочку приговора) на других несовершеннолетних, приобщением их к субкультуре преступной среды; формированием смешанных групп с участием взрослых преступников, массовым приобщением несовершеннолетних к спекуляции, азартным играм, половой распущенности. Среди факторов влияния на преступность несовершеннолетних выделялись следующие: криминогенный потенциал неблагополучных семей; высокая распространенность аномалий психики среди подростков; рост числа потребителей наркотических и токсических веществ, алкогольных напитков; рост влияния антисоциальных элементов и организованных преступных групп на несовершеннолетних (А.Ю. Аршавский, А.Я. Вилкс, 1990, с.61-62). Исследователи были единодушны в том, что организованный характер подростковой преступности (более 40%) в начале 90-х годов являлся важнейшим качественным ее изменением - участились случаи «массовых» подростковых драк, в ходе которых совершались убийства; подростки из других регионов «десантировались» в столицу, где «нападали на сверстников и раздевали их» и т.д. (Б.Я.Петелин, 1990, с.92).

К причинам роста подростковой преступности исследователи относили перегруженность следственных органов, которая не давала возможности качественного расследования дел о преступлениях, совершенных подростками при низкой квалификации самих следователей и низкую эффективность профилактической работы, проводимой инспекциями по делам несовершеннолетних. Особо выделялся и тот факт, что уголовному наказанию подвергались лишь 1/3 от общего числа несовершеннолетних правонарушителей (Б.Я. Петелин, 1990, с.98). Среди экономических факторов основное место отдавалось показателям уровня жизни населения и делался вывод о том, что рост среднемесячного дохода способен сдержать рост подростковой преступности, а ее вариационный размах - увеличить (А.Ю. Аршавский, А.Я. Вилкс, 1990, с.59).

Отмечалась негативная роль СМИ, выражающаяся в нагнетании у населения чувства страха относительно положения в стране, связанного с ростом преступности, в том числе и подростковой, увеличением количества наркоманов среди молодежи, что, как следовало из средств массовой информации, могло привести к «ужесточению законодательства и усилению уголовных репрессий» (Г. Шнайдер, 1990, с. 118-122). Исследователи приходили к выводу о том, что агрессивность общества и массового сознания препятствует использованию альтернативных средств сопротивления девиациям, способствует развитию процессов «рецидивирующей модернизации, вследствие усиления агрессивности, идеологии и практики авторитаризма» (Девиантное поведение - норма в кризисной ситуации, 1991, с.61).

После подписания «Беловежского соглашения» 8 декабря 1991 года в стране были разрушены институты, эффективно работавшие не один десяток лет, забыт бесценный исторический опыт. Экономическая нестабильность и социальная незащищенность стали одним из главных факторов всплеска детской безнадзорности, преступности, алкоголизма и наркомании (И.Синев, 2008). Росла жестокость правонарушений среди подростков (Аргументы и факты, 1997, №43), обусловленная «снижением значимости моральных и религиозных устоев в семейном воспитании, воздействием средств массовой информации с их противоречивыми идеалами и возможностью выбора многих «норм» поведения» (Г.Ниссен, 1992, с.63). За период реформ в России у подростков с устойчивым противоправным поведением наблюдалось повышение роли групповых преступлений - воровство, базирующееся на стремлении к подражанию шаблонам референтной группы в 1989 году составляло 18%, а «в 1994 году достигло уже 52% на фоне резкого падения воровства со стороны взрослых с 34% до 8% за тот же период времени» (И.А. Горьковая, 1998, с. 18).

Исследования личности девиантных подростков показывали, что их отношение к будущему характеризовалось «крайне размытым представлением к времени исполнением сегодняшних желаний», а межличностные отношения в девиантной группе характеризовались внутригрупповым конформизмом при конфликтных отношениях со взрослыми (И.А. Горьковая, 1998, с. 14). Относительно ужесточения мер воздействия на несовершеннолетних исследователи расходились во мнениях. Так, Б.Я. Петелин (1990) был сторонником ужесточения контроля за подростками со стороны работников правоохранительных органов, школ и общественности; В.В.Знаков утверждал, что «ужесточение карательных мер может только способствовать отчуждению и росту агрессивности молодых людей», разрушить же эти стереотипы возможно только посредством применения гуманных методов воспитания (1990, с.27).

Эксперты не прогнозировали существенного изменения социально- экономических факторов в 1989-1995 г.г., детерминирующих преступные деяния несовершеннолетних. Согласно официальным данным МВД РФ и МЮ РФ в период с 1987 года количество зарегистрированных преступлений, совершенных подростками постепенно возрастало до 1993 года (с 116149 до 225740 соответственно), после чего к 1999 году произошел некоторый спад - до 208313 деликтов. Доля преступлений несовершеннолетних в общей преступности в указанный период снизилась с 19,9 до 9,6. При этом, доля несовершеннолетних, совершивших различные преступления в России в период с 1987 по 1998 годы в общем количестве преступлений распределилась следующим образом: существенно возросла в умышленных убийствах с покушениями (с 2,9 до 5,2) и в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью возросла (с 3,3 до 5,7); снизилась в изнасилованиях с покушениями (с 32,6 до 15,1), разбоях (с 20,5 до 15,3), грабежах (с 34,4 до 23,6), кражах (с 36,9 до 17,4), преступлениях, связанных с наркотиками (с 9,6 до 7,2). В процентном соотношении за указанный период сократилось число подростков-правонарушителей в возрасте 14-15 лет (с 32,8% до 28,4%) и возросло в возрастном диапазоне 16-17 лет (с 67,2% до 71,6%); выросло количество учащихся, совершающих преступления (с 46,5% до 48,6%), подростков женского пола (с 7,3% до 7,8%) и несовершеннолетних, совершивших правонарушение в состоянии алкогольного опьянения (с 17,1% до 19,6%). При этом, количество групповых преступлений, совершенных подростками в период с 1987 по 1998 годы несколько снизилось (с 68,4% до 64,3%>). Таким образом, количество зарегистрированных в России преступлений, совершенных несовершеннолетними в период с 1987 по 1999 годы выросло в 1,6 раз (по 1999 г. - в 1,8 раза), уровень этих преступлений вырос в 1,3 раза, при том, что доля в общей доле преступности сократилась в 1,8 раза (по 1999 г. - в 2,1 раза). Данный факт исследователи объясняют тем, что темпы роста преступности несовершеннолетних в указанный временной промежуток были существенно ниже темпов роста всей преступности, уровень которой увеличился в 2,5 раза (Преступность и правонарушения, 2000; Я. Гилинский, 2000).

Характеризуя значительный рост преступности в России конца 90-х годов, исследователи указывали на ее латентный характер (общее соотношение - 4:1, по убийствам - 2:1, по изнасилованиям - 6:1, по кражам - 73:1); на существенное увеличение числа тяжких и особо тяжких преступлений; появление новых форм подростковых преступлений (рэкет, нападение на бизнесменов и иностранцев, мошенничество и др.); на существенное изменение мотивации противоправного поведения с осознанием безнаказанности за содеянное, связывая все негативные тенденции, имеющие общенациональное значение, с резкой дифференциацией населения по имущественному положению, обусловленной происходящими в тот период социально-экономическими процессами, в первую очередь, экономическим кризисом (В.Н. Кудрявцев, 1999). Потребности, ценностные ориентации и, как следствие, мотивы противоправных действий подростков конца 90-х стали иными: ценности коллективистического характера уступили место сугубо индивидуалистическим. Семья как ячейка общества переживала серьезные бытовые и финансовые затруднения, менялась к худшему психологическая атмосфера, нарастала озлобленность, ожесточенность нравов во многих российских семьях, что закономерно создавало нездоровый климат в семье, приводя к эмоциональным взрывам, слому старых отношений.

В конце 90-х годов из числа несовершеннолетних правонарушителей вычленилась особая категория подростков из социально-благополучных семей, совершающих, в том числе, тяжкие и особо тяжкие преступления («элитарные трудные») (Е.В.Васкэ, 2000; см. прилож., примеры №№1, 2, 3, 4). В отличие от «трудных» подростков из социально-неблагополучных семей, которых отличал низкий образовательный уровень, отсутствие мотивации к обучению, ранняя алкоголизация, отсутствие социально- позитивных увлечений, «элитарные трудные» (29% от группы «трудных») характеризовались относительно высоким интеллектуальным уровнем, развитой способностью к усвоению учебного материала, высоким уровнем притязаний. Ближайшее микросоциальное окружение подростков данной категории имело социально-позитивный статус при стремлении родителей к формированию судьбы своего ребенка. Высокий уровень притязаний, самодостаточность,завышеннаясамооценка,эгоцентризм, демонстративность, лидерские черты, стремление в признании себя как личности, непризнание авторитетов и общественной морали, цинизм, развитая способность к вживанию в различные социальные роли являлись устойчивыми индивидуально-психологическими особенностями подростков данной категории.

Вышеперечисленные особенности «элитарных трудных», в совокупности с уверенностью в своей полной или относительной безнаказанности, вследствие мощных «тылов» в лице родителей, беспредельно любящих своих детей и имеющих определенные возможности для оказания им действенной помощи в случае необходимости (которой, в силу объективных причин лишены «трудные» подростки из неблагополучных семей) позволяли им первоначально производить позитивное впечатление на потерпевших, что способствовало осуществлению деликта. При этом, нельзя забывать о том, что категорию преступлений, совершаемых подростками из социально-благополучных семей, до настоящего времени отличает определенная латентность - родители, «борющиеся» за судьбу своих детей, достаточно часто «закрывают вопрос» до возбуждения уголовного дела, посредством, например, выплаты потерпевшим по договоренности между ними материального ущерба и морального вреда за преступления, совершенные их ребенком (в основном, это касается преступлений, предусмотренных ст.ст.158, 161 УК РФ).

Как известно, сформировавшиеся к периоду старшего пубертатного возраста антиобщественные установки и ценности «классических трудных» подростков являются продуктом усвоения ими аналогичных взглядов и ориентаций микросоциальной среды, в первую очередь, неблагополучной семьи. Они персонифицируют антиобщественные нормы и идеалы в соотнесении с конкретными жизненными ситуациями, значимыми для них, а субкультура преступного мира и ценности девиантной среды закономерно выступают у них в качестве «положительного» референта. Но, если «трудные» подростки «впитывают в себя» ценности своего микросоциального окружения (в том числе, и семьи), полностью принимая их, то для «элитарных трудных» значимость этих факторов отсутствовала: фактор «значимость проблемы взаимоотношения с родителями» носил отрицательное значение у представителей всех выделенных кластеров (-0,51; -0,44; -0,41). Поскольку родители не являлись для «элитарных трудных» значимыми взрослыми, не пользовались у них должным авторитетом, жизненные ценности подростков, их нравственные нормы были отличны от родительских. Воспитательное воздействие родителей «элитарных трудных» по формированию у своих детей общечеловеческих, нравственных ценностей блокировалось мощным влиянием социума, в целом, и девиантной субкультуры, в частности, в случае вхождения подростка в антисоциальную группу - преступления «элитарных трудных», совершенные как в группе, так и единолично, нередко отличали жестокость и особый цинизм (см.: прилож., примеры №№8,9,10,11).

Как показали проведенные исследования (Е.В. Васкэ, 2000), микросоциальный и социальный факторы влияния на формирование противоправного поведения могут как дополнять друг друга, так и воздействовать на личность подростка изолированно. В случае негативного влияния микросоциального фактора в виде социально-неблагополучной семьи роль социального фактора может дополнять, либо не оказывать существенного влияния на формирование антисоциального поведения подростка. При этом, формирование мотивационной направленности противоправного поведения «трудного» подростка, вообще, и антиобщественной установки, в частности, происходит закономерно, к периоду младшего или среднего пубертатного возраста проявляясь уже и во внешнем поведении. При наличии социально-благополучной семьи формирование девиантного поведения антисоциальной направленности подростка происходит латентно под доминирующим влиянием социального фактора, блокируя позитивное влияние микросоциального.

Таким образом, в конце XX столетия вновь можно было говорить о глобальном влиянии социального фактора на формирование противоправного поведения подростков, но имеющего совершенно другой характер. Внешние воздействия опосредуются внутренними условиями, их единство проявляется в потребностях, детерминируя мотивы поведения и, соотвественно, деятельность субъекта. В мотивах, формирующихся на основе потребностей, так или иначе, отражаются общественные отношения и история развития данного общества, поэтому и рассматривать их необходимо не абстрактно, а в связи с развитием общества (Системность в психологии, 2003). Если в дореволюционной России и в послевоенные периоды существования нашего государства роль социального фактора выражалась во влиянии абсолютной нужды и преступления, совершаемые подростками, в подавляющем большинстве случаев, были связаны с удовлетворением жизненно-важных, насущных потребностей, то в России конца 90-х мотивы совершения деликтов стали совершенно иными, формируясь под доминирующим воздействием внешних факторов (микросоциальных и социальных), детерминирующих влияние внутренних (личностных).

Криминологами было выделено более двухсот факторов, детерминирующих развитие преступности в России конца 90-х годов: социальные (нестабильность общества, неблагоприятная социально- психологическая атмосфера в нем, включающая в себя социальную незащищенность, отсутствие уверенности большинства граждан в завтрашнем дне); политические (нестабильность государственной власти, отсутствие развитой демократии, тоталитаризм, коррумпированность чиновничества, сращивание власти и капитала); идеологические (идеологическая пустота, отсутствие в обществе объединяющей людей идеи, господство бездуховности); моральные (разрушение принципа взаимопомощи и братства, распространение наркомании, пьянства, сексуальной распущенности); экономические (рост безработицы, крайне низкие заработки большой части населения, рост теневой экономики);

социально-культурные (кризис современной отечественной культуры, преобладание западной поп-культуры, чуждой традициями менталитету нашего общества); социально-демографические (массовое семейное неблагополучие, разрыв поколений в семье); организационно-управленческие (несвоевременное и неоптимальное принятие властями решений, касающихся жизни общества или отдельных групп населения); социально-правовые (вседозволенность и безответственность определенной части населения, вследствие не проработанности законодательной базы); информационные (срастание средств массовой информации с бизнесом, засилье рекламы, навязывающей гражданам, а в особенности, подрастающему поколению чуждый нашему обществу образ жизни через кинопродукцию, проповедующие жестокость, культ силы, праздность, разврат); социально- воспитательные (развал существовавшей ранее системы воспитательной работы во всех социальных институтах с различными возрастными категориями населения); криминальные (неуклонный рост преступности при распространении атрибутов криминальной идеологии и субкультуры); криминологические (отсутствие целостной системы профилактики преступности, включающей ее изучение, прогнозирование и разработку системы мер сдерживания или упреждения различных видов правонарушений); военные (развал армии, господство в ней дедовщины, торговли оружием, наркомании); социально-психологические (разделение общества на «богатых» и «бедных», что провоцирует возникновение желания использовать криминальные пути для выхода из нищеты и бедности) (В.Ф.Пирожков, 2001, с.19-21).

Совершенно очевидно, что все перечисленные внешние факторы способны оказывать огромное влияние на формирование противоправного поведения подростков, «отодвигая» на второй план влияние даже благополучной семьи как социально-позитивного «инструмента». Таким образом, после распада СССР, который В.В.Путин назвал «величайшей геополитической катастрофой века» (Послание Федеральному Собранию РФ от 25.04.2005г.), наше государство оказалось лицом к лицу с глобальной проблемой, связанной не просто с новым всплеском преступности несовершеннолетних, а с совершенно иным ее качеством - совершением подростками из различных социальных слоев тяжких и особо тяжких преступлений, в подавляющем большинстве случаев, не связанных с удовлетворением насущных, жизненно важных потребностей и не обусловленными лишь инфантильными, незрелыми мотивами.

Автор Сергей Викторович Богданов - доктор историч. наук (), проф. кафедры философии Губкинского института (филиала) Московского государственного открытого университета (г. Губкин Белгородской обл.), специалист по социальной истории России XX века.

Развитие ситуации с экономической преступностью в современной России вновь и вновь вынуждает исследователей искать истоки этого явления в прошлом нашей страны.

Перестройка, начатая М.С.Горбачевым, оказала революционное воздействие на все сферы жизни советского общества. Но наряду с позитивными преобразованиями она объективно способствовала дальнейшей криминализации советской экономической системы и общественных отношений. У криминализации экономики в первой половине 1980-х годов были исторические предпосылки. С середины 1960-х годов правоохранительные органы СССР все чаще стали фиксировать постоянное увеличение корыстных преступлений в экономической сфере. В 1970-е годов «теневая» экономика продолжала развиваться и вширь, и вглубь.

Оценивая масштабы неформального сектора экономики в СССР, известный западный специалист по этой проблеме Г.Гроссман высказал предположение, что доля «теневой» экономики в конце 1970-х годов составляла по отношению к валовому внутреннему продукту 7–8% .

«Теневая» экономика ежечасно воспроизводила коррупцию, эти явления взаимно питали друг друга. Коррумпированная часть советского чиновничества и дельцы «теневой» экономики обеспечивали ту социально-экономическую среду, в которой происходило воспроизводство экономической преступности несмотря ни на какие репрессивные меры властей.

Кончина Л.И.Брежнева нарушила сложившийся за многие годы стабильного существования партийной номенклатуры баланс сил и интересов в высшем эшелоне власти. Первые же заявления нового Генерального секретаря ЦК КПСС Ю.В.Андропова о необходимости «переходить от слов к делу» и «наведения порядка» всколыхнули советское общество. Однако в арсенале нового руководства не было действительно эффективных мер, способных остановить отчетливо обозначившиеся кризисные тенденции, за исключением репрессивных.

Это проявилось в развернувшейся с конца 1983 г. борьбе с тунеядством и хозяйственной преступностью. Согласно сведениям бывшего начальника аналитического управления КГБ СССР Н.С.Леонова, в начале 1980-х годов Министерство внутренних дел СССР впервые зафиксировало появление в стране массового бродяжничества. В 1983 г. были выявлены 390 тыс. взрослых, «не занятых общественно полезным трудом». Это явление выступало ярким диссонансом официальной установке на всеобщую обязанность трудиться, и те, кто не следовал государственной политике всеобщей занятости, подлежал принудительному «трудоисправлению». В том же году были осуждены таким образом 73 тыс. человек. Остальным задержанным посчастливилось «отвертеться» от уголовного наказания, сославшись на то, что они живут временно на содержании родителей, на доходы от приусадебного хозяйства, на личные сбережения и т.д. .

Сам Андропов был убежденным сторонником «чистоты» социалистической идеи, всесилия хорошо спланированных и осуществленных административных мер. Это и предопределило особенности инициированной им борьбы с хищениями государственной собственности, взяточничеством, спекуляцией и другими видами преступлений в сфере экономики. Длительное время возглавляя КГБ СССР, Андропов был прекрасно осведомлен о реальном положении вещей в правящей номенклатуре и в стране в целом. Агентурные сводки сотрудников госбезопасности не оставляли сомнения в том, что коррупция как среди низового партийного, государственного аппарата, так и самых верхних эшелонов власти достигла невиданных масштабов. Следующим логическим шагом, как правило, являлась капитализация предполагаемых будущих взяток и, следовательно, продажа прибыльных должностей. Яркий пример - продажа высших партийных и государственных постов в 1970-е годы в Азербайджане: до 250 тыс. руб. за пост министра торговли . Снова после хрущевского наступления на взяточников и расхитителей 1961-1962 гг. кривая смертных приговоров поползла вверх. Статистика приговоренных к смертной казни в СССР свидетельствовала об ужесточении репрессий в отношении крупных расхитителей государственной собственности, валютчиков, взяточников, «теневиков».

Именно на 1983 г. выпала «рекордная» цифра приговоренных к высшей мере наказания - 488 человек. Однако уже в следующем году началось постепенное снижение этого показателя: до 448 человек. В 1985 г. - до 407 человек . В целом в годы перестройки произошло масштабное снижение количества вынесенных смертных приговоров, прежде всего за счет вывода из состава «расстрельных» статей Уголовного кодекса составов по экономическим преступлениям.

Приход к власти М. С. Горбачева в 1985 г. ознаменовался громкими заявлениями о неизменности линии партии и советского государства в борьбе с нарушениями социалистической законности. Его популярности среди широких слоев населения способствовало провозглашение того, что вне зоны критики отныне не будет находиться ни один из руководителей, а правосудие будет для всех беспристрастным и справедливым.

Действительно, в 1985-1988 гг. начались громкие судебные процессы и политические кампании против нарушителей социалистической законности. Так, в Узбекистане после апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС были сняты со своих должностей 10 из 13 первых секретарей обкомов. Из состава партийных комитетов было выведено около 300 человек, отозвано более 200 депутатов Советов. За хищения и взяточничество к уголовной ответственности были привлечены председатель Совета министров республики, секретари республиканского ЦК партии, заместитель председателя Президиума Верховного совета, пять первых секретарей обкомов КПСС, некоторые министры. Всего в Узбекистане по статьям уголовного законодательства за взятки и хищения было осуждено более 4,5 тыс. должностных лиц .

Газеты и журналы начали публиковать статьи, сообщения о громких судебных процессах по делам крупных взяточников и коррупционеров. Так, в газете «Труд» 31 декабря 1988 г. сообщалось о приговоре бывшим ответственным сотрудникам МВД СССР. «Около четырех месяцев военная коллегия Верховного суда СССР рассматривала уголовное дело в отношении девяти бывших ответственных сотрудников Министерства внутренних дел, которые обвиняются во взяточничестве в особо крупных размерах, а бывший первый заместитель министра внутренних дел СССР Ю. М. Чурбанов также и в использовании служебного положения в корыстных целях… Суд весьма скрупулезно, с глубиной проанализировал все обстоятельства дела. И вот оглашается приговор… По совокупности совершенных преступлений с учетом тяжести содеянного и данных о личности осужденных суд приговорил: Чурбанова - к 12 годам лишения свободы, Норбутаева - к 10 годам, Норова и Бегельмана - к 9 годам лишения свободы, Джамалова, Махамаджанова и Сабирова - к 8 годам лишения свободы. Всех - к отбыванию наказания в исправительно-трудовой колонии усиленного режима, всех - с конфискацией имущества и взысканием с них в доход государства незаконно полученных в качестве взяток денежных сумм».

Правовая статистика, рассекреченная во второй половине 1980-х годов, языком цифр свидетельствовала, что Горбачев решительно продолжил курс Андропова на искоренение преступлений в экономике. Только в 1985 г. за хищения государственного и общественного имущества было осуждено 192 тыс. человек, за спекуляцию - 20,5 тыс., за обман покупателей и заказчиков - 13,6 тыс., за самогоноварение с целью сбыта - 2 тыс. . Но это была скорее инерция андроповского «похода» против коррупционеров и расхитителей, нежели четкая линия Горбачева.

Последующие события показали, что союзное руководство начало прогрессирующе утрачивать контроль не только за союзными республиками, но и за процессами, происходящими в РСФСР. Наглядно это проявилось в масштабной криминализации страны. Одновременно начался быстрый рост корыстной преступности. Ежегодно росло число хищений государственного и общественного имущества. Исключение составил лишь 1987 г., когда произошло незначительное снижение количества зарегистрированных корыстных преступлений в отношении социалистической собственности (на 8,1%). В целом к 1990 г. число этого вида преступлений в сравнении с началом перестройки увеличилось до 231158 фактов (в 2,4 раза). Уже в середине 1980-х годов следственными бригадами Генеральной прокуратуры СССР при расследовании хищений в особо крупных размерах, других хозяйственных и должностных преступлений были выявлены организованные группы расхитителей, представлявшие собой качественно новое социальное явление - организованную преступность как вполне самостоятельную управленческую систему .

Своеобразная ситуация сложилась с таким видом преступлений, как растраты государственного и общественного имущества. Официальная статистика как в целом по СССР, так и по отдельным республикам отмечала снижение зарегистрированных фактов хищений данным способом: с 97638 преступлений в 1986 г. до 76443 к концу 1990 г. Повсеместно, по всем республикам СССР наблюдалось неуклонное снижение официально зарегистрированных фактов хищений государственного или общественного имущества, совершенных путем присвоения или растраты либо путем злоупотребления служебным положением.

Однако многочисленные «сигналы с мест», которые потоком шли в секретариат Генерального секретаря ЦК КПСС, указывали на масштабную легализацию «теневого» сектора экономики в результате разрешения частнопредпринимательской и кооперативной деятельности. Именно в этот период на базе государственной собственности стали создаваться частные производственные структуры, то есть началась ранняя приватизация. Собственно хищение государственной или общественной собственности - не что иное, как тайное завладение имуществом. А переход части государственной собственности в пользование кооперативов стал совершенно узаконенным способом «увода» собственности из рук государства в частные.

Пока официальная статистика рисовала довольно радужную картину (дескать, советский чиновник стал меньше расхищать государственного имущества, стал патриотичнее и честнее, начал «перестраиваться» и работать «по-ленински»), обострялся дефицит продовольственных и промышленных товаров, росли социальная апатия и недовольство, которые стали охватывать самые различные слои населения: от простого труженика, получавшего стремительно обесценивающиеся рубли, до высшего чиновничества, лишавшегося своих номенклатурных привилегий. Государственная и партийная бюрократия устремила свои усилия на поиск путей и способов приспособления к стремительно коммерциализирующейся советской действительности. Особенно широкие перспективы имела работа в ВЛКСМ, дававшая возможность проявить такие предпринимательские задатки, как деловитость, инициатива, готовность к риску. Прежде именно из активистов комсомола вырастали функционеры КПСС, номенклатурные работники. Позднее эти люди успешно внедрились в коммерческие структуры первых лет перестройки. Путем учредительства акционерных компаний они установили к 1992 г. контроль над более чем 600 промышленными предприятиями и 12 коммерческими банками .

Яркими чертами горбачевской перестройки стали дефицит и спекуляция.

24 января 1986 г. министр торговли СССР Г.И.Ващенко представил в Совет министров СССР докладную записку «О выполнении плана развития торговли за одиннадцатую пятилетку». Из его сообщения вырисовывалась следующая картина: «Продажа продуктов животноводства… в большинстве регионов страны в истекшем году по-прежнему осуществлялась с использованием различных форм рационирования. Не удовлетворялся спрос населения и на многие виды непродовольственных товаров… Обеспеченность розничной и оптовой торговли запасами товаров на 01.01.86 по сравнению с этой же датой прошлого года сократилась на 3 дня торговли… Ниже нормативов запасы почти всех основных продовольственных товаров, одежды, трикотажных, чулочно-носочных изделий и всех видов обуви».

Дефицит в свою очередь, как и в предшествующие годы, провоцировал развитие спекуляции. К концу 1980-х годов, как показывали исследования, в Москве обувь и одежду у спекулянтов покупали до 63% опрошенных .

Развернувшаяся с мая 1985 г. антиалкогольная кампания разбалансировала потребительский рынок страны. Был дан новый мощный толчок возникновению товарного дефицита и дополнительный стимул для развития спекуляции. В декабре 1987 г. новый министр торговли К.З.Терех направил в Совет министров СССР «Информацию о состоянии торговли отдельными товарами». Министр обращал внимание на то, что в 1986 г. продажа одеколона в Москве выросла в 1,5 раза, что во всех областях РСФСР установлена норма отпуска спиртосодержащих товаров и зубной пасты, реализация клея выросла более чем на 30%, жидкости для очистки стекол - на 15% .

Антиалкогольная кампания дала дополнительный стимул для роста нелегальной экономики и усиления организованных преступных групп. Несмотря на то что правоохранительные органы страны рапортовали о больших успехах в борьбе с самогоноварением (в 1986 г. было выявлено 175965 правонарушений, в то время как в 1984 г. - 29733), это была всего лишь видимая часть огромной социально-экономической проблемы под названием «нелегальное производство спиртных суррогатов».

В 1990 г. органами внутренних дел было зарегистрировано 51726 случаев спекуляции - на 14,6% больше, чем в 1989 г. С. 1961 г. их число возросло на 178,9%, а с 1986 г. - на 26,1%. Причем латентность этих преступлений была чрезвычайно высокой .

По социальному происхождению задержанные органами внутренних дел в 1986 г. за спекуляцию распределились следующим образом: рабочие - 48,4%, служащие - 12,9%, колхозники - 3,3%, учащиеся школ, профтехучилищ, средних специальных и высших учебных заведений - 2,6% . В занятие спекуляцией все активнее вовлекались молодые люди. Для части молодежи спекуляция стала более привлекательным, а главное - более доходным занятием, нежели работа на государство. На январском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС констатировалось: «Возросла прослойка, в том числе среди молодежи, для которых цель жизни свелась к материальному благополучию, к наживе любыми способами. Их циничная позиция приобрела все более воинствующие формы, отравляла сознание окружающих, породила волну потребительства».

Как сообщил на II Съезде народных депутатов СССР министр внутренних дел В.В.Бакатин, за 1980-1987 гг. число руководителей, участвовавших в экономических преступлениях, увеличилось почти в 3 раза, счетно-бухгалтерских работников - в 2 раза, членов КПСС, изобличенных во взяточничестве, - на 75%, комсомольцев, задержанных за спекуляцию, - в 4 раза .

Явился ли всплеск спекуляции при Горбачеве закономерным следствием его реформаторских начинаний, или это было случайным явлением? Возрождение кооперативного движения и разрешение индивидуально-трудовой деятельности замышлялись партийной элитой как приводные механизмы, которые способны насытить рынок потребительскими товарами, необходимыми услугами. Дополнительный приток товаров должен был решительно сократить дефицит, стабилизировать ситуацию с потребительским спросом. Эти мысли пронизывали многочисленные статьи по проблемам кооперации, появившиеся в те годы . Однако эти пожелания так и остались в планах. Ситуация развивалась в диаметрально противоположном направлении: развитие кооперации привело к обострению серьезных противоречий в самом народном хозяйстве, расшатыванию сложившихся систем ценообразования, безналичного оборота денег, централизованного материально-технического снабжения.

Многие кооператоры использовали свободные цены, посредничество, особенности формирования, расходования и учета государственных фондов для получения максимально высоких незарегистрированных доходов посредством различных хозяйственных махинаций, в том числе «перекачиванием» денег из безналичного в наличный оборот . Так государство постепенно утрачивало контроль за движением денежных масс.

В годы перестройки на общей волне гласности с многих тем был снят запрет. Одной из таких ранее табуированных тем стало взяточничество, с которым Советская власть так и не смогла покончить за годы своего существования. Так, согласно данным социологического исследования, проведенного в 1988 г., наиболее распространенным источником получения нетрудовых доходов в Туркменской ССР являлась взятка (на это указали 75,4% опрошенных), затем следовал «калым» (63,6%), обман покупателей и заказчиков (61,6%), получение переплаты за дефицитные товары и услуги (60,4%), хищения социалистической собственности (51,5%), реализация наркотиков (48,2%).

Согласно официальной статистике, в 1990 г. в СССР было зарегистрировано 4664 факта взяточничества, что на 8,7% больше, чем в 1989 г. С 1966 г., когда был восстановлен учет взяточничества, этот показатель к началу 1980-х годов возрос на 99,4%, а с 1986 по 1990 г. сократился на 59,1% . Однако от официальной регистрации в силу различных причин оказывалось скрыто около 73% различных форм хищений, от 92 до 95% фактов обмана покупателей, 98% фактов взяточничества .

«В 1988 году в среднем по стране совершались: каждые 32 мин. - убийство, 14 мин. - тяжкое телесное повреждение, 30 мин. - изнасилование, 41 мин. - разбой, 12 мин. - спекуляция, 6 мин. - хищение государственного и общественного имущества путем злоупотребления служебным положением. На кражу государственного имущества пришлось 3 мин., а на кражу личного - 57 секунд. Счет, как видим, пошел уже на секунды» . Итак, мощное наступление на экономическую преступность в СССР, предпринятое в 1983-1984 гг. Андроповым, сменилось попытками Горбачева частично либерализовать государственную экономическую систему, допустить элементы частного предпринимательства в форме кооперативов и индивидуально-трудовой деятельности. В законах, принятых в 1986 г., акцент делался на усилении уголовной или административной ответственности за хищение государственной и общественной собственности, взяточничество, спекуляцию, самовольное использование в корыстных целях принадлежащих государству транспортных средств и т.д. Однако год от года, по мере углубления коррупционного разложения партийно-советской бюрократии, власти демонстрировали свою неспособность противостоять как общеуголовной, так и экономической преступности.

В итоге возрождение кооперативного движения привело к легализации «теневой» экономики в стране. Постепенное снятие запретов на частнопредпринимательскую деятельность обернулось тем, что государство утрачивало контроль над экономикой. После начала антиалкогольной кампании на фоне стремительного сокращения легального производства алкогольных напитков в 1985-1987 гг. в стране происходило нечто, напоминающее бутлегерство 1920-х годов в США: недостаток государственного алкоголя был компенсирован самогоноварением, подпольное цеховое производство кустарного алкоголя получило мощный импульс.

К началу 1990-х годов члены организованных преступных групп получили огромные доходы за счет стихийно-неконтролируемого перераспределения государственной собственности. Держатели крупного «теневого» капитала форсировали процесс изменения форм собственности, оказывали влияние на формирование партийных аппаратов и законодательных органов в республиках, президентских структур. В целом криминальным капиталам нужно было прикрытие теперь уже официальных структур, благо многие из них уже сами искали возможности интеграции в высокодоходные сферы бизнеса.

ПРИМЕЧАНИЯ

Grossman G. The «Second economy» of the USSR // Problems of Communism. 1977. Sept.-Oct. P. 25–40.

Леонов Н. С. Лихолетье. М., 1999. С. 214.

Земцов И. Партия или мафия: разворованная республика. Paris, 1976. С. 35.

Михлин А. С. Смертная казнь: вчера, сегодня, завтра. М., 1997. С. 60.

Народное хозяйство СССР в 1990 году. М., 1991. С. 279.

Волобуев А. Криминология теряет проблему организованной преступности: Выгода обоюдна // Изучение организованной преступности: российско-американский диалог. М., 1997. С. 107.

Цветков С.А., Шкруднев Ф.Д., Юзуфович Г. К. Психология бизнеса. СПб., 1992. С. 29–32.

ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 147. Д. 958. Л. 85.

Теневая экономика. М., 1991. С. 18.

ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 148. Д. 950. Л. 7, 8.

См.: Лунеев В. В. Преступность XX века: мировые, региональные и российские тенденции. 2-е изд. М., 2005. С. 509.

Преступность и правонарушения в СССР: Статистический сборник. М., 1991. С. 78.

Там же. С. 81.

См.: Никифоров Л., Кузнецова Т. Судьба кооперации в современной России // Вопросы экономики. 1995. № 1. С. 86–96; Глушецкий А. Кооперативная политика: итоги, противоречия, направления оптимизации // Экономические науки. 1990. No 4. С. 52–68; Тенденции развития кооперации и преграда на ее пути // Экономические науки. 1990. № 11. С. 34–40.

Пешко Д.А., Дадалко В. А. Механизм формирования коррупционных структур. Минск, 1994. С. 46–47.

Ильясов Ф.З., Мухамметбердиев О. Б. Общественное мнение о нетрудовых доходах // Социологические исследования. 1999. № 5. С. 52–57.

Преступность и правонарушения в СССР. С. 83.

Бышевский Ю., Конев А. Латентная преступность и прaвосознание. Омск, 1986. С. 11.

Гуров А. И. Профессиональная преступность: прошлое и современность. М., 1990. С. 4.

ЕЩЕ ПО ТЕМЕ

После войны тенденция экономической и социальной стабилизации обусловила определенное снижение преступности.

Гуманизация законодательства, изменение идеологии привели к тому, что в 1965 году был зарегистрирован самый низкий показатель преступности за всю историю существования Советского Союза (751 801 преступление). А в 1967 году уровень зарегистрированной преступности по сравнению с 1946 годом был в два раза меньше.

После середины 60-х годов стала проявляться тенденция роста преступности. За период с 1961 по 1985 год количество преступлений в СССР увеличилось на 137% и в 1985 году составило 2 млн 83 тысячи. 1986 год характеризуется снижением уровня "алкогольной" насильственно-хулиганской преступности. Данная тенденция была определена борьбой против пьянства и алкоголизма, начатой в мае 1985 года.

В результате распада СССР проявился целый ряд негативных последствий в сфере борьбы с преступностью. Одним из наиболее значимых стало разрушение системы мер предупреждения преступности, а также отстранение населения и его общественных формирований от задач по предупреждению и борьбе с преступностью. Единственным барьером на пути преступного поведения стали, по существу, уголовно-правовые меры.

Результатом этого стало следующее:

Преступность возросла значительно;

Изменилась качественно;

Приобрела транснациональный характер и т.д.

Преступность 90-х годов характеризуется, в первую очередь, высоким абсолютным уровнем. По коэффициенту на 100 тысяч населения в возрасте уголовной ответственности страны СНГ в начале 1990 года распределялись следующим образом:

На 1-м месте – Россия;

На 2-м месте – Молдова;

В Республике Беларусь прослеживается следующая динамика состояния преступности (тыс.):

По СНГ и Республике Беларусь наблюдаются высокие темпы роста тяжких преступлений и их значительная доля в структуре преступности.

Например, если в 1991 году в республике совершалось только 14,2% тяжких преступлений в числе всех зарегистрированных, то в 2000 году их было уже 54,5% (а среди несовершеннолетних количество тяжких и особо тяжких составило 70%). В 2001 году доля тяжких преступлений составила 43%. Из них в 2001 году совершено 920 убийств и покушений на них.

В Беларуси сохраняется высокая доля корыстных преступлений

Просматривается тенденция роста коррупции в республике.

Еще одним негативным проявлением является возрастание латентности преступности, снижение раскрываемости.

В 2001 году в Республике Беларусь раскрываемость всей преступности составила 63,2% (в 2003 году – около 59,8%, а в 2004 году вновь 63,2%). Из них:

Умышленных убийств – 89,9%;

Краж – 43,2%;

Краж транспортных средств – 23,9%.

В 2002–2003 годах такая тенденция сохранялась.

Преступность в РБ.

Преступности в Беларуси, как и в других странах присущи общие криминологические характеристики и тенденции. В настоящий момент криминологическая наука выделяет 5 основных тенденций развития преступности, как в РБ, так и во всем мире.

1. и в РБ и во всем мире преступность носит корыстный характер. В частности в РБ по корыстным мотивам совершается до 70-80 % преступлений. Корыстные мотив определяют изменения всей преступности, что наглядно видно по динамике краж имущества.

2. за последнее десятилетие преступность стала основной угрозой нормальному развитию и существованию человечества. в РБ наблюдается снижение уровня преступности

3. за последнее десятилетие наблюдается превышение темпов роста преступности при превышении темпов роста населения. например, уровень преступности на 100 тысяч населения за прошедшие 40 лет увеличился в 4 разу, а население увеличилось только в 2 раза. в РБ с 1970 по 2010 год включительно уровень преступности увеличился в 3,2

Таким образом, темп роста преступности за последние 40 лет в РБ составил около 400 %, а прирост населения составил 5,4 %.

Особо следует отметить демографический фактор. Однако, для РБ в последнее время он утрачивает свое значение. В настоящее время по данным ООН в мире регистрируется порядком 500 млн. преступлений. В 2011 году в РБ было зарегистрировано 132052 преступления, а уже в 2013 году чуть более 96 тысяч преступлений.

4. уголовно-правовая борьба с преступностью в мире переживает широкий кризис. В период действия УК с 1961 по 2000 год преступность в РБ возросла из 27 тысяч преступлений в 61 году, до 200 тысяч преступлений в 2000 году.

Наличие в УК 61 года и сохранение в УК 99 года наказания в виде смертной казни не влияло и не влияет на сдерживание роста преступности.

Низкой является эффективность системы исполнения наказаний. последние 100 лет криминологи всего мира говорят о так называемом кризисе наказаний. Исправительные учреждения, которые должны перевоспитывать осужденных зачастую наоборот становятся рассадником подготовки криминальных кадров. Об этом свидетельствует уровень рецидива РБ, который достигает 50 %. почти 25% освободившихся из мест лишения свободы в течении года новь совершают преступления.

5. экономическое развитие государств не сопровождается снижением преступности. например, в настоящее время на 100 тысяч населения в развитых странах преступность составляет 8 000 преступлений, а в развивающихся странах – 1 500 преступлений. в РБ в 2011 году уровень преступности составил 1394 преступления на 100 тысяч населения, в 2012 года – 1080 преступлений, в 2013 году – 1020 преступлений.

Что касается регионального развития преступности в РБ, то традиционно в РБ наиболее подвержены криминалу столичный мегаполис (Минск и Минская область – население 3,5 млн.). 25 000 преступлений совершено в Минске.

последнее место по уровню криминала занимает Гродненская область – около 9 тысяч преступлений.

Если поделить эпоху руководства СССР И. В. Сталиным (а это почти 30 лет) на три этапа, то эти десятилетия можно назвать периодами становления Советского Союза, его борьбы за существование в войне с Германией и возврата былого могущества после Победы.

Преступность в СССР как раз при Сталине обрела крепкую воровскую идеологию и, несмотря на общепринятую точку зрения о снижении уровня криминала при «отце народов», бороться с бандитами было непросто, как до войны, так и во время, и после нее.

Довоенное положение

До 30-х годов центрами преступного мира были такие места, как московский Хитров рынок, одесская Дерибасовская улица. Со временем они утратили свое былое значение. С началом нового десятилетия уровень преступности несколько снизился – меньше стало контрреволюционных проявлений, убийств и бандитизма, разбоев. Напротив, увеличилось количество мошенничеств, различных махинаций с векселями – до 1931 года в СССР еще не отменили частную торговлю.

Вместе с тем, и бандитизм как таковой не ушел в подполье. К примеру, в 30-е годы в Москве долго не могли поймать налетчика Михаила Ермилова по кличке Хрыня. Уходя от муровцев, Хрыня как-то убил одного из них. Когда бандита все же поймали, он сбежал от конвоя, выпрыгнув в окно. После длительных поисков на Ермилова все же вышли, он был застрелен при задержании.

Особенность второй половины 30-х годов – политизация преступности: сталинские репрессии коснулись как высших эшелонов власти, так и простого народа – «враги», «террористы», «иностранные шпионы» осуждались к лишению свободы сотнями тысяч. В лагерях им предстояло соседствовать с уже сформировавшимся к тому времени институтом «воров в законе» и «блатных».

Разгул бандитизма в Великую Отечественную

Пользуясь возникшей ситуацией, бандиты вели себя дерзко и жестоко, тем более, что недостатка в оружии не было. Начиная с 42-го года участились случаи убийств и грабежей с целью завладения продуктовыми карточками и самими продуктами. В СССР уровень преступности в этом году по сравнению с предыдущим вырос на 22%, в 43-м эта тенденция сохранилась. В особенности росло количество тяжких преступлений – убийств, разбоев, грабежей…

К примеру, в Саратове разгул бандитизма достиг катастрофических масштабов – там длительное время действовали банды Луговского – Бизяева, Жилина, наводившие страх на всю область.

Расплодились спекулянты, и воры. Только у питерских жуликов сотрудники НКВД изъяли более 9 миллионов наличными, большое количество золота и других драгоценностей. А также внушительный арсенал вооружения (свыше тысячи винтовок, более 800 гранат, автоматы и пулеметы…). И все это находилось в блокадном Ленинграде!

В отдаленных районах СССР, в частности, в Сибири, тоже свирепствовали бандиты. Широко известна история банды эвенка Павлова. Они нападали на скотогонов, старателей и просто жителей населенных пунктов.

Ряды бандитов пополняли дезертиры, сбежавшие с фронта. На сентябрь 44-го СМЕРШ по всей стране отловил свыше 80 тысяч таких беглецов и еще почти столько же – уклонистов от службы в армии.

Послевоенная ситуация

Наибольшее количество проявлений бандитизма в послевоенном СССР отмечалось на западных границах страны – на Украине, в странах Прибалтики и в Белоруссии. Особенно свирепствовали бандиты на Западной Украине и в Литве.

В Московской области в начале 50-х годов самой известной была банда Митина, за 2 года она награбила 200 тысяч рублей.

В послевоенной Одессе, которую захлестнула уличная преступность, наводил порядок опальный маршал Георгий Жуков. Не все там было так, как показано в известном фильме Сергея Урсуляка «Ликвидация», но действовал Жуков действительно жестко и в коротки сроки сумел добиться успеха.

Коррупция при Сталине тоже была – послевоенная ситуация создавала массу поводов и возможностей для разного рода махинаций и спекуляций. Широко известно дело так называемых ленинградских «скорпионов» - жуликов, подделывавших разного документы. В составе этой банды были сотни действующих сотрудников правоохранительных органов, чиновники госучреждений. Дело было настолько резонансным, что своих постов лишились полтора десятка представителей руководства Леноблисполкома, а ключевых персонажей расстреляли, сняв мораторий, введенный на смертную казнь в 1947 году.

Попадались за различные махинации также руководящие работники «Росглавхлеба», «Главвина» - многих государственных учреждений и организаций, где можно было провернуть какие-либо «серые» схемы для обогащения.

Первые работы Е. Анучина, Н. Неклюдова, П. Ткачева, Ю. Янсона, А. Чупрова по статистике преступности в России появились в 60-е годы XIX в. В 70-е годы стали формироваться официальные сборники «Своды статистических сведений по делам уголовным», вступительные очерки к которым писал Е.Н. Тарновский. Сведения о преступности за 1874-1894 гг. были опубликованы в сборнике «Итоги русской уголовной статистики», а за 1905-1915 гг. - в «Ежегодных сборниках статистических сведений министерства юстиции».
Советская эпоха привнесла свой уникальный опыт в решение не только политических, социальных, экономических, правовых, но и криминолого-статистических проблем. Уголовная статистика в СССР не была сколько-нибудь устойчивой: менялись единицы измерения, уголовное законодательство, правовые дефиниции, принципы и формы учета криминальных явлений и процессов. За время существования СССР так и не было разработано единой государственной отчетности для всех правоохранительных органов. Она носила в основе своей ведомственный характер и служила ведомственным, а не государственным и тем более не народным интересам.

В период революции, иностранной интервенции и гражданской войны фактическая преступность на территории бывшей царской России была чрезвычайно высокой. В один миг рухнули многовековые устои российского общественного поведения, государственные, правовые, нравственные, религиозные. Практически все жители страны - и «красные», и «белые», и неопределившиеся были втянуты в криминальный водоворот либо в качестве преступников (соучастников), либо жертв преступлений. Прямыми и косвенными ее жертвами (потерпевшими) стали от трети до половины населения страны. Это не очень точная экспертная оценка криминальных событий. Ибо какого-либо учета жертв классовой борьбы не велось ни «белыми», ни «красными». Не было не только учета преступлений, но и их законодательного определения. Революционная расправа масс и создание репрессивных органов опережали законодательную криминализацию общественно опасного поведения. Эти формы наделялись беспредельными дискреционными полномочиями и действовали на основе революционного правосознания. Первый ведомственный акт НКЮ «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» появился только в декабре 1919г. Первые уголовные кодексы РСФСР и некоторых других союзных республик были приняты лишь в 1922 г. Уголовное законодательство обновлялось в 1926-1928 и 1958-1962 гг. В промежутках между этими датами шел непрерывный процесс изменения и дополнения уголовного законодательства. Учет преступлений, коррелируя с уголовным законодательством и практикой его применения, имел свои идеологические задачи и статистические особенности. С 1918-1919 гг. в РСФСР, а с 1922-1924 гг. в СССР учитывались уголовные дела, а затем осужденные. С этого времени было издано шесть работ, охватывающих 5-летний период по СССР и 8-летний - по РСФСР (см.: Статистика осужденных в СССР за 1923-1924 гг. М, 1927; Статистика осужденных в СССР за 1925-1927 гг. М, 1930; Статистика осужденных в РСФСР за 1926 г М.. 1927; Преступность и репрессии в РСФСР. М., 1930; Статистика осужденных в РСФСР за 1928-1934 гг. М., 1935; Сборник по судебной статистике СССР за 1935 г. М., 1937 .). Учет судимости (преступности) в те годы был неполным и неточным. Таковым он практически оставался до 60-х годов. Необходимо при этом иметь в виду то, что фактическое отсутствие в те годы института освобождения от уголовной ответственности, в определенной мере приравнивало уровень судимости к уровню учтенной преступности.

Сведения о судимости за 1924 г. можно принять за начальную базу. По учетным данным в этом году в СССР было осуждено 1 915 900 человек (см.: Итоги десятилетия Советской власти в цифрах. 1917-1927. М, 1928. С. 112- 113), или около 1354 человека на 100 тыс. населения. В РСФСР, где учет судимости формально существовал с 1918 г. (и есть основания полагать, был несколько полнее), в 1924 г. коэффициент судимости составил 2910 человек на 100 тыс. населения (см.: Статистика осужденных в РСФСР за 1926 г. М.. 1928). Если признать российский показатель 1924 г. более объективным для всего Союза и соотнести его с уровнем судимости 1990 г., когда последний раз были собраны эти сведения в федеральном объеме, то мы увидим, что судимость в СССР в расчете на 100 тыс. населения за анализируемые 66 лет снизилась более чем в 10 раз. Однако такой оптимистический вывод лежит скорее всего в области криминологических фантазий, чем реалий. Дело в том, что статистические данные плохо сопоставимы по уголовно-правовому, судебно-практическому и статистическому содержанию. Более того, они обходят стороной самые драматические периоды криминальной действительности в 1929-1934, 1937-1938, 1941-1945, 1956-1991 гг.
Кроме того, динамика судимости в перестроечный и переходный периоды слабо коррелирует с динамикой регистрируемой и тем более фактической преступности: преступность росла, а судимость сокращалась. Интенсивное увеличение «ножниц» между трендами реальной, регистрируемой и наказуемой преступности (особенно в постсталинский, перестроечный и постсоветский периоды) было разительным и многопричинным. Его анализ важен не только для понимания демократизации общества, но и его криминогенности с параллельным разрушением и ослаблением как тоталитарного, так и элементарного правового контроля.
Более объективно тенденции (а не уровень) преступности в СССР (России) могут быть выявлены по двум большим периодам: (1917- 1922) - (1956-1960); (1956-1960) - (1990-1998). Существенно отличаясь друг от друга по направленности уголовной политики, содержанию уголовного и уголовно-процессуального законодательства, следственно-судебной практики и учету преступлений, эти периоды внутри себя имеют относительную общность, которая гарантирует некую удовлетворительную сопоставимость криминологических показателей, распределенных во времени и пространстве.

Преступность в годы Великой Отечественной войны . Любая современная война для любой страны представляет чрезвычайную ситуацию, способствующую более высокому уровню преступности. Кроме того, во время войны идет перераспределение преступности между тылом и фронтом. В истории были войны, которые побуждали к объединению нации и патриотизму, способствующие снижению преступности. Однако вряд ли это распространимо на современные войны, приводящие к полному разрушению жизни и бросающие людей за грань выживания. Самая разрушительная для нашей страны Великая Отечественная война продолжалась пять лет и велась главным образом на территории СССР. Миллионы погибших и искалеченных; тысячи разрушенных городов, поселков, деревень, заводов, фабрик, коммуникаций; десятки миллионов людей остались без хлеба и крова. И это не могло не повлиять на рост преступности. При всей неполноте данных, она увеличилась в несколько раз, а судимость - в 2,5-3 раза.

Общее число осужденных во время войны в целях сопоставимости данных и вычленения «военных» особенностей целесообразно разделить на осужденных общими судами, военными трибуналами и за преступления, предусмотренные указами военного времени.
Число осужденных за преступления, предусмотренные указами военного времени, было значительным. Оно почти вдвое превышало количество осужденных общими судами, но изменялось примерно так же, как и число осужденных военными трибуналами. Общее число осужденных по указам за годы войны составило 5,8 млн. человек. Но эти учтенные сведения неполны. Всего в 1940-1956 годы по этим указам, по подсчетам Р.П. Соколовой, было осуждено 18 046 тыс. человек (см.: Соколова Р.П. Система показателей статистики осужденных в СССР и ее использование в криминологических исследованиях. Дисс. ...канд. юрид. наук. М., 1969), или 53% всех осужденных в 1940-1956 гг. (кроме осужденных военными трибуналами).
Широчайшая уголовная ответственность за малейшие нарушения трудовой дисциплины, сделавшая преступниками 18 млн. человек, вместе с беспощадной войной и беспощадными политическими репрессиями серьезно подточили силы народа. 1953-1956 гг. после смерти Сталина были переломными. Дальнейший пресс сорокалетнего жесточайшего насилия народ вряд ли мог выдержать.

Изменения тенденций преступности в 1960-1991 гг . С ослаблением тотального контроля за деятельностью и поведением людей во второй половине 50-х годов уголовная преступность в СССР начала изменяться не по «нашим», а по общемировым законам, открытым еще К. Марксом, т.е. стала расти быстрее, чем численность населения. Эта тенденция установилась не сразу. Первые реальные попытки разрушения тоталитаризма появились в 1956 г. после XX съезда КПСС, когда был подвергнут критике культ личности Сталина, а также после польских (познанских) волнений и особенно после венгерского восстания. Если принять за базу 1956 г., год первой попытки разрушения сталинизма, то в 1957 г. преступность возросла на 16,9%, в 1958 г. - на 29,9%. Закономерный в те годы рост преступности увеличился в результате широкой и недифференцированной амнистии уголовных преступников от 27 марта 1953 г., большинство из которых в последующие годы вновь оказались в местах лишения свободы.

Принятие Основ уголовного законодательства в 1958 г., предопределивших некоторую гуманизацию и сужение сферы действия уголовного закона, привело к сокращению учтенной преступности в 1959 г. на 30,2%. Принятие же новых республиканских кодексов в 1960-1962 гг. сопровождалось адапционными синдромом (отсутствие следственно-судебной практики по новому законодательству, перегибы в исполнении новых законов, недостаточная осведомленность граждан о новых запретах), который привел к росту преступности в 1960 г. на 5,9%, а в 1961 - на 34,7%. В 1962 г. положение не изменилось, но судебная практика стала корректироваться, на что существенно повлиял курс партии на искоренение преступности, провозглашенный в Программе КПСС 1961 г.

Руководители правоохранительных органов должны были каждодневно доказывать свою способность «управлять» процессом искоренения преступности. Декларация о гуманизации уголовного правосудия широко использовалась для подтверждения этой задачи. Опора на общественность в борьбе с преступностью привела руководство страны к мысли об отмирании уголовной юстиции, перепроизводстве юристов, сокращении их подготовки и к другим ошибочным выводам. Но объективные тенденции преступности в условиях снижения тотального контроля в период хрущевской оттепели развивались по своим законам. Реальный общественный порядок ухудшался, хотя статистика свидетельствовала о другом. В 1965 г. было учтено 751 801 преступление. Эти показатели были самыми низкими за время действия уголовного законодательства 60-х годов. Коэффициент преступности составил 328, а судимости - 249 на 100 тыс. жителей.

Расхождение провозглашенного курса на искоренение преступности с помощью общественности и реальной криминологической обстановкой в стране в 1966 г. стало очевидным и для руководства страны.
23 июля 1966 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление «О мерах по усилению борьбы с преступностью», за которым последовало изменение уголовного законодательства и внесение коррективов в уголовную политику. В 1966 г. учтенная преступность возросла на 18,1%. С этого года, года первого усиления уголовной ответственности, преступность стала интенсивно расти. В связи с этим только ЦК КПСС принял более 15 открытых и закрытых постановлений, направленных на усиление борьбы с преступностью и ее снижение, а в уголовные законы практически непрерывно вносились изменения и дополнения в тех же целях. Однако положение дел не только не улучшалось, а последовательно и закономерно ухудшалось.

Разрушение сталинского режима, который удерживал народ в страхе, некоторые признаки свободы и волюнтаризм в решении социально-экономических и криминологических проблем во времена Хрущева и особенно генерализованное разложение общественных, в том числе и правовых, отношений в брежневский застойный период, несмотря на постоянные призывы властей к сокращению преступности и возврат к некоторым сталинским методам социального контроля, был тем фоном, на котором регистрировался интенсивный рост преступности. С вынужденной либерализацией тоталитаризма иссякали и все криминологические преимущества социализма.

В итоге статистическая картина преступности оказалась следующей: если в 1956 г. было зарегистрировано 579 116 преступлений или 292,6 деяний на 100 тыс. населения, то в 1991 г., когда СССР фактически и юридически перестал существовать, учтенная преступность по абсолютным показателям возросла до 557,0%, впервые достигнув 3 223 147 преступлений, а по относительным - до 381%, или 1114,9 преступлений на 100 тыс. всего населения бывшего СССР. Среднегодовые темпы прироста преступности за эти 35 лет равнялись 5,03%, а населения - 1,1%, т.е. рост преступности обгонял рост населения в 4,6 раза (рис. 3). Темпы прироста преступности в зависимости от объективных и субъективных условий существенно колебались, достигнув в 1989 г. +31,8%. Аналогичные «взлеты» преступности наблюдались в 1958 г. (+29,9%), 1961 г. (+34,7%), 1966 г. (+18,1%) и в 1983 г. (+21,7%).
Зарегистрированная преступность в России с начала перестройки и до распада СССР изменялась по тем же законам, как и в Союзе в целом, т.е. интенсивно росла. После образования Российской Федерации (1991 г.) этот рост продолжался до 1994 г. Затем в динамике учтенной преступности появились колебания с преимущественным ее снижением. И это было связано не столько с реальным улучшением криминологической обстановки в стране, сколько с неспособностью правоохранительных органов контролировать преступность и с манипуляцией учетом преступных проявлений, в результате чего интенсивно росла латентная преступность. Среднегодовой прирост населения в России за эти годы составил всего 0,2%, а учтенной преступности - 4,5%, в том числе в расчете на 100 тыс. населения - 4,25%. Таким образом, среднегодовой прирост преступности за эти годы в 22,5 раза превышал среднегодовой прирост населения. Реальный прирост преступности был многократно выше.

Рис. 3. Динамика населения и преступности в СССР (1956-1991 гг.)

Большинство «взлетов» преступности в те или иные годы связано с существенными изменениями уголовной политики и уголовного законодательства, судебной и регистрационной практики. Подъем преступности в 1983 г., например, был обусловлен не столько реальным увеличением преступных проявлений, сколько их большим «выявлением» на основе Постановления Президиума Верховного Совета СССР от 12 января 1983 г. «О деятельности Прокуратуры СССР» (эффект Ю. Андропова, пытавшегося полицейскими методами укрепить дисциплину суда и правопорядок в стране).
Рост преступности в 1988-1991 гг. связан с проявлением общемировой тенденции в «перестроечных» условиях существенного разбалансирования и бытия, и сознания. В эти годы, констатирует В.Н. Кудрявцев, «началась "война законов", в которой одержали победу... не центральные, а местные власти, распался Союз ССР. Пострадало и отношение к нормам нравственности; в средствах массовой информации, в повседневной жизни стали пропагандироваться секс, насилие, корысть, вседозволенность. Все это означало разрушение нормативного порядка, которое идет в кризисных ситуациях рука об руку с деформацией социальных институтов и других компонентов социальной сферы в целом» (Кудрявцев В.Н. Социальные деформации. М- 1992. С. 50.) (рис. 4).

Рис. 4. Динамика основных криминологических показателей в СССР (1961-1991 гг.)

Таким образом, статистические сведения об общем уровне зарегистрированной преступности в СССР и его динамике за предыдущие годы требуют глубокого качественного анализа и весьма критической оценки. Ясно одно, что показатели преступности, будучи исторически конкретными, коррелируемыми с динамикой политических, социально-экономических процессов, с изменениями уголовной политики, уголовного законодательства и следственно-судебной практики, с объективными и субъективными возможностями правоохранительных органов, очень неполно отражают реальную криминологическую обстановку. Однако при всей своей неполноте, относительности и даже искаженности они являются более или менее репрезентативными. Поэтому годовые уровни учтенной преступности, неполно отражая криминологическую реальность, взятые за много лет, более или менее адекватно передают ее основные тенденции, тенденции роста преступлений и повышения их общественной опасности.

Рассматриваемые статистические факты нельзя объяснить преимуществами социализма, как это делалось в недалеком прошлом. Хотя нельзя отрицать, что определенное улучшение условий жизни в 30-е и особенно в послевоенные годы могло позитивно сказаться на уровне противоправного поведения. Но основные причины относительно умеренного уровня преступности в СССР и его снижения в довоенные годы, были связаны не с выдуманными преимуществами сталинского социализма, а с тотальным государственным и общественным, открытым и тайным контролем за поведением и деятельностью людей, с генерализованным страхом перед репрессивным режимом.
Роль любого жесткого социального контроля, а не только тотального, криминологически значима. На это обратила внимание американский криминолог Ф. Адлер. Она на основе данных Первого обзора ООН о тенденциях преступности (1970-1975) отобрала 10 стран, расположенных в различных регионах мира, но имеющих относительно низкую преступность: Швейцарию и Ирландию (Западная Европа), Болгарию и ГДР (социалистические страны Восточной Европы), Коста-Рику и Перу (Латинская Америка), Алжир и Саудовскую Аравию (Северная Африка), Японию и Непал (Азия). Выбранные страны существенно различались по абсолютному большинству криминологически важных показателей, экономических, политических, социальных, религиозных и иных, но имели одну общую характеристику: сильный социальный контроль, хотя и в разных и даже не схожих формах (государственный, партийный, религиозный, полицейский, производственный, общинный, семейный и т.д.), который и позволял удерживать преступность на относительно низком уровне (см.: Adler F. Nations not Obsessed with Crime. Littleton. Colorado, 1983. P. 129-130).

Одной из эффективных форм контроля является контроль коммунистический тотальный. Его нельзя упрощать. Он включал в себя ряд составляющих:
экономическую - полную зависимость человека от единственного работодателя - государства, а фактически от господствующей номенклатуры;
правовую - заключающуюся в примате прав государства над правами личности;
организационную - вытекающую из демократического централизма, где слово «демократический» было «фасадным», а «централизм» - сущностным;
идеологическую - подавление инакомыслия;
социально-психологическую - доминирование пропартийного общественного мнения;
оперативную - тайная и явная государственная слежка за поведением и деятельностью людей;
репрессивную составляющую, которая венчала и интегрировала контроль в целом. Она была последней, но не единственной инстанцией, удерживающей народ в страхе перед нарушениями государственных предписаний.

Краткий перечень основных составляющих сталинского контроля за поведением и деятельностью людей показывает, что такой контроль действительно был всеохватывающим и всеобъемлющим, т.е. тотальным. С криминологической точки зрения такой контроль можно признать эффективным и криминальным одновременно. Удерживая на относительно низком уровне уголовную преступность, тотальный контроль не искоренял ее, а «переплавлял» в преступность властей против своего народа. Поэтому общая результирующая преступности в тоталитарных режимах (коммунистических, фашистских, религиозно-фундаменталистских и др.) объективно вряд ли может быть ниже преступности в демократических странах.